(Глава из книги «Как не орать. Опыт спокойного воспитания»)
Окружили! Окружили сумасшедшие матери!
Тут обычно умная Ирина Понаровская на всю страну в телеинтервью объявила, что она сумасшедшая мама! С гордостью, с интонацией: понимаю, что не надо бы, но вот я такая…
* * *
Впервые я встретилась с этим явлением у себя дома.
Мой младший брат Александр, что называется, болтался. Мать жаловалась так, что мы с мужем взялись за родственника. Была разработана и утверждена на семейном совете программа: три дня дается, чтобы брат устроился на работу (тогда работ было больше, чем парней, в середине восьмидесятых). Если не устроился — на четвертый день получает на стол только хлеб и воду. И так, пока не начнет работать.
Программа справедливая, понятная любому пареньку, который хочет есть, любой матери, которая знает, сколько стоит обед.
В первый день Александр не устроился на работу, потому что автобус завез не туда; во второй день — забыл паспорт, в третий день не было начальника (иногда он месяцами так устраивался).
В четвертый день… Приходим к нашей Пантелеевне, Александр сидит на кухне перед курочкой с гарниром.
Шепчемся с матерью в коридоре:
— Устроился?
— Нет; он с другом хотел пойти, а друг…
— А почему ест?
— Не могу же я человека не покормить!
На этом кончилось у нас воспитание Александра. На этом кончается у всех.
«Человек» до сих пор говорит: «Мама, дай». Мама дает.
Против такой силы: сверх логики, сверх гордости, сверх любви — мы, такие умники, бессильны. Сила эта называется родительский инстинкт; иногда говорят: куриный инстинкт.
А он не куриный — львиный! В глазах моей матери была сила львицы, защищающей малыша.
Эх мы, бабы-тетеньки! Мы любим своих малышей безрассудно, по-животному, как львицы, кошки, свиньи… Но вырастить-то хотим человека?
Тогда давайте думать.
* * *
Когда начинаешь думать, оказывается: если у человека есть все необходимое: комната, одежда, развлечения (телевизор, компьютер, магнитофон или книги, газеты — зависит от интеллекта), если на столе три раза в день появляется первое-второе-третье… зачем человеку искать себе трудности? Зачем ему работать?
Не ругайте его. Он не бессовестный, не ленивый, не наглый. У него нет стимула работать. Без стимула не работает никто (и я тоже; эту книгу начала писать, когда кончились деньги).
Вы возмущаетесь, говорите:
— Но ведь я его кормлю! Сколько можно?!
Сколько можно? Долго. Пока будете кормить.
Ведь лет восемнадцать — вспомните! — он только получал от вас, не отдавая (добровольно) взамен ничего. И что, хотите, чтобы в девятнадцать он стал — наоборот?
* * *
О стимулах.
Если оставить нормального человека в покое, он полежит три дня, почитает, посмотрит телевизор — и встанет.
Встанет и будет работать. Если ему нечего есть, или нечего надеть, или негде жить — он будет делать оплачиваемую работу.
Нормальный человек производит — иначе зачем ему голова? Производить, творить — это жизненная потребность и, как любая потребность человеческого организма, сопровождается удовольствием.
Вы научили своего ребенка получать удовольствие от работы?
* * *
Когда мне говорят, что сын не хочет делать ничего, я думаю: доучили… Значит, так в школе старался, так ему дома кричали про уроки, так гнали еще и в музыкальную школу, что парень не успел найти себе любимое занятие, любимую работу. Не успел дойти в этой работе до удовольствия. Не успел превратить это удовольствие в потребность.
Осталось только одно любимое дело: не делать ничего. Самое легкое дело и самое легкое удовольствие.
Получился ненормальный человек.
* * *
Мой вышеобруганный брат Александр с детства любил все живое, в лесу становился другим человеком — умелым, ловким, неустающим. Был бы отличный егерь, лесник. Но в школе и дома в него пихали — с руганью — алгебру, историю, немецкий язык. Птичьему языку в школах не учат.
И к четырнадцати годам его любимым делом стало ничегонеделание.
Кто виноват?
Почему мы так ежедневно заботимся об успехах детской учебы и не заботимся об успехах детской души?
Когда говорят: главное, чтобы мой ребенок был счастливым, я хочу уточнить: счастливым или «как все»?
Мне было двадцать лет, когда я спросила своего отца:
— Ты не расстроишься, если я замуж выйду поздно?
Умный был мужик, многое делал не «как все», но сказал:
— Лучше бы как все.
* * *
Вы не задумывались, что вашей жизнью управляют три тетки с вашей работы? У них всё как у всех, и они любят об этом рассказывать в обеденный перерыв.
Любое изменение в вашей жизни вызывает — сразу! — мысль: а что скажут три тетки?
Три тетки считают, что сумасшедшей матерью быть почетно.
Давайте думать.
* * *
Инстинкт мужчины — самцовский; он пересиливает все другие инстинкты — отцовский, двухотцовский, трехотцовский… и даже инстинкт самосохранения от жены.
Но общество за распутство мужчин осуждает, а три тетки вообще называют мужиков скотами.
Мужчина не хвалится принародно в телекамеру, что он сумасшедший самец: вчера раздел двух женщин руками и пятерых — взглядом.
А женщина своим материнским инстинктом гордится: я такая сумасшедшая мать, что и мужа, и себя забыла! Из своего мальчика ращу кабанчика!
Конечно, сумасшедшие матери были всегда; но теперь они превращают общество в сумасшедший дом.
* * *
В мае мы много выступали в школьных залах, вели свою «Школу детской жизни». Один урок называется «Почему мальчишки такие противные». Мы ничему не учили; девочки учили мальчиков, мальчики учились друг у друга, зал воспитывал невоспитанных.
Оказалось, что настоящий мальчишка не разболтает, что целовался с тобой; не попросит денег на автобус, а доберется домой «пешкарусом»; никогда не ударит тебя, даже если ты гуляла с его другом; а когда поженитесь, будет мыть унитаз (это у пятиклассников считается подвигом).
В конце урока мы спрашивали:
— Теперь вы знаете, каким должен быть настоящий мужчина. А кто знает такого, поднимите руку.
На зал — одна рука; редко — две. А ведь каждый хотел бы похвалиться своим папой. Если это не страшно, то что — страшно?
Откуда взяться мужчинам, если матери выдумали себе новую обязанность: защищать сынков от армии. Защищать своих защитников!
Я выслушала за это немало обвинений и восклицаний:
— Я своего сына никогда в армию не отдам!
Ивану я сказала просто:
— Тебе восемнадцать, при чем тут я?
С двумя его (прилагательное опускаю) бабушками я тоже поступила просто: прекратила всякое общение, когда на меня стали давить.
(В итоге Иван оказался хиловат для защиты женщин и детей нашей страны; подробностей не знаю).
* * *
Женщина рассчитана на рождение и воспитание десяти-четырнадцати детей. Ее инстинкт тоже на это рассчитан. Когда (полвека назад) в семье умирал ребенок, о нем говорили: Бог дал, Бог взял. И жили дальше.
Теперь смерть единственного ребенка — непереносимое горе; женщина никак не может и мысли допустить, что ребенок может умереть… Она говорит:
— Я сойду с ума.
Но ребенок жив, а она уже сумасшедшая.
Комментарии