Мама стояла в дверях с поднятой рукой, как статуя Свободы. В руке вместо факела американская пачка сигарет.
Сигареты папины, а тайком курит их мама, как будто она жена Колумба, который открыл и Америку, и американские сигареты.
Мама постояла-постояла и давай громко обвинять, что ты расплохой и распреступный, украл папины сигареты из маминого пальто.
— Я не брал, — поначалу сонно говоришь ты, потому что ты не брал.
Но, оказывается, вчера вечером, когда родители пошли наконец погулять, отдохнуть, ты нахально залез в мамины вещи, нахально нашел блок сигарет на маминой полочке, открыл каждую пачку и взял по сигарете. А вечером, перед сном, нахально залез в мамино пальто и вытащил оттуда открытую пачку. Ты набрал сигарет, чтобы продать или обменяться, или даже самому курить и накуриться!
Ты кричишь, что это неправда, кричишь пословицы про непойманного вора, ты плачешь… А в ответ слышишь воспоминание о пропавшей без вести шоколадке, еще в прошлом году, хотя шоколадка никем не доказана.
Мама пошла все рассказать папе, и что она курит, и что ты вор.
Ты слышишь ехидный папин смех и понимаешь, что папа верит про вора (из-за той шоколадки).
Ты рухнул обратно в постель — думать.
Вот твои мысли:
— С какой громкостью плакать?
— Как оправдаться?
— Все кончено! А ведь ты хотел прибраться, помыть голову, погулять, рассказать родителям политический анекдот…
— Что делать? Уйти из дому? Подарить нищим все накопленные деньги? Делать уроки? Смотреть телевизор? Мыть пол? Или не делать ничего? Объяснить маме, что ты не вор? Смотреть телевизор?
И тут ты слышишь, как в кухне начинают щелкать открывашкой и ложкой об зубы. Едят что-нибудь политическое, икру (про нее часто пишут в газетах). Едят, спокойно ходят по дому, а ведь только что оклеветали человека, сказали ребенку, что он — вор и преступник. Едят и аппетитно обсуждают, как тебя наказать.
* * *
Хорошо, что недалеко от вашего дома протекает речка. Ты приходишь к ней, насаживаешь на крючок бедного, как ты, червяка, и ждешь, не попадется ли карасик или даже карасьмен? А лучше бы толстенькая карасиха, чтобы ты поел икры.
Но твой поплавок подпрыгивает от холода, а все карасики дома, на улице Ильной. Интересно, если карасенок попробует покурить камышинку с фильтром — будет мама кричать и не звать ничего поесть?
* * *
Отпустив простывшего червяка на прибрежный лужок, холодный, ты идешь домой. Ты идешь, чтобы прибраться, угодить маме, не есть икру и джем, тихо ходить по дому.
* * *
На диване сидит теплый от дома папа. Он дает тебе хороший мужской бутерброд (где икра навалена, а не размазана) и предлагает мужскую работу.
И вот идет мужская работа. Вы отпиливаете доску, отдираете подоконник, который струхлявился, выносите мусор.
И пока ты чешешь наждаком свой будущий подоконник, идет тихий мужской разговор.
Что такое репутация у подростка?
Есть такое слово — репутация. Репутация — это твоя полезность или вредность, по мнению людей.
Помнишь, как соседка, бабушка со второго этажа, тащила по лестнице внука? Ты как раз бежал на Уолта Диснея, который шел уже две минуты двадцать две секунды. Ты уже слышал призывную песню утиных историй, но попалась эта бабушка — стоит, отпыхивается над ленивым, не умеющим даже ходить, внуком. Ты схватил этого малыша, прочипидейлил с ним мимо старушки на второй этаж, за три секунды открыл свою дверь и плюхнулся на вскрикнувший диван. Из подъезда кричала «спасибо» старушка и с тех пор здоровалась первая.
С тех пор у тебя была хорошая репутация.
Пока не случилась эта ерунда шоколадная.
Мама купила шоколадку, чтобы потолстеть. Шоколадка турецкая. Когда ее достают из сумочки, она хрустит в воздухе орехами. Когда ее прячут в шкафчик, она легко берется для игры в стамбульский ресторан.
И вот ты в ресторане. Ты сидишь на подоконнике, перед тобой пролив Босфор. Мимо плывут яхты, а на окне дымится черный турецкий кофе из нерастворимого ячменя. Ты щелкаешь пальцами (на ногах), официант несется к тебе с заветной шоколадкой. Ты запиваешь ее турецким кофе, и с тех пор тебя считают почти уголовником и ушоколадником.
* * *
Дети думают, что всегда будут детьми. Что их всегда простят, погладят по чубчику и никогда не обвинят несправедливо. Что хорошее всегда превышает в них плохое.
Но ведь ты перерос уже маму и до твоего чубчика надо тянуться. Тебе не привыкать биться и драться.
Ты умеешь побороться с дружками за вместе пойманного майского жука, за голубей, которые перелетели и стали жить у соседа, за кнопки от объявления.
Но это детские битвы, детские игры. Там неважно, кто победил, главное — повеселились.
* * *
Взрослые битвы — незаметные, с разжатыми кулаками. Эти битвы идут каждый день внутри человека. Заправить постель или оставить бабушке? Съесть сладкий кусочек или уступить другим? Садиться в автобусе или лучше не садиться, стоять, как все мужчины? Наступить на десятку, которую уронили в очереди или отдать?
Ты победишь или хитрость?
Ты — или жадность?
* * *
Однажды наш товарищ имел возможность получить много денег.
— Сколько? — спросили мы.
— А не знаю, сколько он хочет.
— Кто — он?
— Тот жадный, который во мне.
* * *
Во взрослой этой битве очень важно, кто победил. Каждый твой поступок и подпоступок учитывается людьми. Из поступков получается репутация.
* * *
Взрослому заменить свою репутацию невозможно. Разве что уехать далеко и сложить свою репутацию из новых поступков.
Но ты еще подросток. Ты еще можешь.
* * *
Если ты лжевиновный — не кричи, не плачь. Не убеждай словами — убеждай поступками. Чтобы про тебя сказали: «Этот не мог. Этот — не такой».
Если тебя обоврали, оклеветали — живи дальше, еще усердней. Даже родные люди иногда ведут себя, как враги. Иногда у них кончается сила верить в тебя. Потому что человек один, а силу забирают все, особенно дети, которые никак не вырастают.
* * *
Не стой полжизни в очереди за удачей, сходи за репутацией. Там не стоят, там работают. Туда без очереди.
Почему мама так любит порядок
Чего ты не ждешь в своей девчоночьей жизни?
Ты не ждешь субботу. В субботу в доме уборка, надо мыть пол, хлопотать с коврами.
Сегодня как раз эта нежданная суббота.
Полдня ты отнеткивалась, потом отсейчаскивалась, а полвечера назад стала мыть этот пол. Как ты и думала, он совсем чистый.
— Совсем чистый, хоть воду пей, — сказала ты.
— А ну-ка, выпей, — поинтересовался папа, приподняв почтительно ноги от мокрого пола.
Ты принесла из кухни стакан, зачерпнула из полового тазика и выпила. Ты надеялась, что папа станет тебя уважать и не заставлять мыть хотя бы в своей комнате.
Но папа сказал:
— Ишь ты! — и всё.
У папы домашняя кличка «Иштэйн», он всегда говорит:
«Ишь ты!» — и всё.
Хуже всего мыть пол на кухне. Ты моешь все углы, углее некуда, но мама все твердит:
— Мой как следует углы.
Кто знает, как следует мыть углы?
Кто знает, почему ванная белая, раковины белые, полотенца белые, потолки белые, шкафы белые?
— Чтобы грязь была виднее, — отвечает мама, косясь на половую тряпку у тебя в руках. Наверное, думает, не сделать ли белую?
* * *
И вот ты сидишь в своей комнате и решаешь, что в твоем будущем доме не будет ничего белого. Стены в черную клеточку, потолки в черный горошек, а простыни в черный цветочек.
Тут в комнату заходит папа в мусорной куртке, с мусорным видом и спрашивает:
— Где мои ножницы?
Недавно он купил себе десять ножниц, чтобы они не терялись, а они тоже потерялись.
— Где мои десять ножниц? — повторил папа. Он стриг воздух пальцами.
— Зачем тебе ножницы? — спрашиваешь ты. — Тебе, кажется, надо выносить мусорное ведро.
— У меня душа должна быть на месте, — сказал папа.
У Кощея душа была в иголке, а у папы — в ножницах. Он волнуется, когда они не лежат на столе. Он беспокоится.
Бесполезно говорить папе, что все ножницы, конечно, дома. А раз дома, значит на месте. Когда они не нужны — везде торчат, даже в пачке спагетти. Еще бы — столько ножниц!
Бесполезно говорить это папе, и ты обещаешь ему поискать ножницы.
* * *
Ты начинаешь переставлять предметы и предметики на своем столе и думаешь при том, на месте ли твоя душа?
Ты вспоминаешь, что тебя беспокоит?
Вот твои беспокойные мысли:
«Меня беспокоят родители своей глупостью: зачем, например, гасить свет, если скоро снова включать?
Болезнь меня никакая не беспокоит: если родители не будут за мной хорошо ухаживать — убегу к бабушке.
Беспокоит любовный вопрос: как в себя влюбить Толика или Ромку, а лучше — обоих.
Безденежье не беспокоит: денег нет, но все остальное есть. А если надо — можно попросить у папы.
Беспокоит бабушка — у нее нездоровый вид. Я ее постоянно развлекаю, пока она не закричит.
Немного беспокоит разорение: я люблю свои вещи и горюю, когда они рвутся. Хоть мама и покупает новые».
Так что душа, кажется, на месте.
* * *
Но папа… папе нужны для спокойствия хотя бы одни ножницы. А где их взять? На столе нет, за столом нет, под столом нет.
Ты лезешь в свой шкаф, открываешь нижний ящик. Чего там только нет!
Лежит кукла, во рту носок. Лежит валенок, а в валенке — босоножка. Снизу — пустая коробка, а в ней все фантики от всех конфет, которые ты ела на все Новые года. А вот фиолетовая юбка, ты давно ее искала. В кармане — свечка, чтобы светлее было искать юбку.
Еще в нижнем ящике лежит кошкин хвост с красным бантиком на конце — а вдруг понадобится?
Ну вот — в паутине старых колготок запутались ножницы. Ну вот!
* * *
Теперь ты сидишь у себя в комнатке и думаешь, что суббота кончилась. Но она продолжается.
Приходит мама и спрашивает:
— Когда ты наведешь у себя порядок?
— У меня порядок.
— А в шкафу? Как твоя душа только терпит!
Ты начинаешь уговаривать дотошную маму, чтобы не трогала ни шкаф, ни душу. Но она уже вышла из терпения. Почему взрослые так быстро выходят из терпения и так медленно в это терпение входят?
И вот все вещи из шкафа вытряхнуты. Мама стоит и справедливо негодует. Приходит за своими ножницами папа, видит кошкин хвост, перевязанный красным бантом, и говорит:
— Ишь ты!
Ты начинаешь не давать маме выбросить кошкин хвост. Тебе кажется, что ты совсем разоришься, если хвоста не будет. Пусть выбросит валенок, пусть коробку с фантиками, пусть фиолетовую — со свечкой — юбку, но только не хвост! Не хвост!
Ты начинаешь плакать и кричать. Дотошница-мама пугается и уходит. Можно затряхнуть вещи обратно в ящик.
Ты остаешься одна, долго сидишь и понимаешь, что твоя душа не на месте. Она в кошкином хвосте.
* * *
Один поэт, А.С.Пушкин, писал: «На свете счастья нет, но есть покой и воля».
Когда нам было столько лет, сколько А.С.Пушкину, написавшему так, мы поняли: покой и воля (свобода, значит) — это и есть счастье. А может, счастье — это покой: если человек спокоен, значит, он свободен.
Спокойны ли твои родители? Конечно, нет. Их беспокоит твое здоровье, здоровье твоей бабушки; их беспокоит, что из школы ты идешь по темной улице и темному подъезду; их беспокоит, хватит ли денег до следующей получки и вообще — хватит ли денег; их беспокоит новый начальник на работе… Жизнь сейчас беспокойная. Много в ней беспорядка.
Где человеку найти покой? Конечно, дома.
И вот человек устраивает гнездышко для своей души — белит потолок, чистит раковину, крахмалит простыни. Он любит, чтобы в его комнате были закрыты двери — так спокойнее, уютнее. Он задергивает шторы.
Он наводит порядок.
Он находит место для каждой вазы, для каждых ножниц, для каждой щетки.
Он так спасается.
Заметь: чем человек старше, тем нетерпимее он к беспорядку.
И когда твоя мама обметает с люстры пыль, она обметает пыль со своей души. Когда ставит на место чайник — она ставит на место свою душу.
Не удивляйся, не смейся — ведь и ты недавно плакала.
Комментарии